Согласно исследованию Национального общества аутизма в Великобритании, половина аутичных взрослых подвергаются насилию со стороны тех, кого они считают друзьями. Я думаю, что это в первую очередь верно для девочек и женщин.
Я помню, как я выводила из себя своих родителей, учителей и ровесников, и вкупе с общим недостатком понимания аутизма, это создавало агрессивную, потенциально взрывную атмосферу. Оглядываясь назад, я могу понять их раздражение. Даже я иногда начинаю раздражаться на повторяющиеся тревожные просьбы о заверениях, которые характерны для многих аутистов. Вдобавок к тому, я из тех, кто много ноет, и встретившись с другими нытиками, я не могу полностью винить тех, кто выходил из себя. По этой причине я редко общаюсь с другими аутичными людьми. Я склонна к сильной раздражительности, и мне не хотелось бы самой становиться агрессивной.
Однако в детстве только я была аутичной – до подросткового возраста я не встречала других аутичных людей. Что касается эмпатии, то она более-менее сформировалась у меня лишь относительно недавно. Тем не менее, я убеждена, что никто не заслуживает быть жертвой насилия – ни эмоционального, ни физического, ни онлайн-насилия. После того, что мне пришлось пережить, я поклялась, что буду защитить себя и тех, кому я в состоянии помочь, чтобы им не пришлось переживать то же самое, что и мне. Сейчас прошло два года, а я до сих пор страдаю от ПТСР и даже не могу использовать свое настоящее имя в Интернете.
Что касается насилия – лишь недавно я поняла, что это было именно насилие. Это было насилие со стороны моего соседа по дому. Друг, который остановился у нас дома заметил, что происходит, и сказал мне, что это преследование и насилие. Никто не знал, в какой ситуации я оказалась, из-за аутизма я практически ни с кем не общалась, в своем одиночестве я не знала, каким был опыт других людей для сравнения.
Оказалось, что подобная изоляция аутичных людей – это подарок для тех, кто хочет контролировать других. Основной инструмент, который используют для насилия в отношениях – изоляция жертвы и поддержка ее зависимости. По счастью, я не была финансово зависима от него. Именно это помогло мне, в конечном итоге, сбежать от своего агрессора. Хотя я и друг, который «спас» меня, оказались бездомными и жили в грузовике, на лодке и в мотелях почти год. Я даже обратилась в центр помощи женщинам, пострадавшим от насилия. Но там я долго не задержалась, потому что я не понравилась другим женщинам, которые безжалостно надо мной издевались и потом добились того, что меня выселили.
Я всегда считала себя сильной и способной постоять за себя, поэтому мне было тяжело признать, что кто-то может причинить мне серьезный вред. Такое часто говорят о себе мужчины, но мне нередко заявляли, что я веду себя «как мужчина», например, не плачу. В детстве я всегда лезла в драку, когда другие дети дразнили меня, а это случалось очень часто. Но я не считала, что меня травили, потому что это я обижала других. Тогда я, конечно, не знала, что те, кто подвергается насилию, иногда начинают сами проявлять такое же насилие.
Я быстро сбежала из дома, как только этот мерзавец ушел на работу. После того, как я вырвалась из ситуации постоянного насилия, я начала искать информацию. Некоторые книги оказались мне наиболее полезны: «Невидимые цепи: преодоление принудительного контроля в отношениях», «Принудительный контроль: как мужчины делают женщин заложницами», «Пережить преследование: что вам надо знать для вашей безопасности».
Оказалось, что в моей ситуации было множество «тревожных звонков», которые я не замечала. Например, он постоянно фотографировал меня, и на всех этих фотографиях я получалась просто ужасно. Когда я спросила его, зачем ему такие плохие фото, он огрызнулся:
— Потому что это настоящая ты.
— Нет, это не так, — возразила я, — и хватит фотографировать меня без разрешения!
Он не перестал это делать.
Учтите, этот парень НЕ БЫЛ моим бойфрендом. Он просто был моим преподавателем по шахматам, когда я была подростком. Он был гораздо старше меня, я случайно встретилась с ним снова много месяцев спустя и переехала в квартиру с ним и еще одним парнем, который оказался Интернет-порнографом с кучей судимостей. За детскую порнографию. Я была дома наедине с ним, когда ворвалась полиция и разнесла всю квартиру в поиске улик, наконец, они конфисковали его компьютер и телефон, арестовали его и отпустили меня.
Мой преследователь нисколько не удивился, когда я все ему рассказала по телефону, пока он был на работе. Оказалось, он всегда знал, что Майк – педофил. Отлично. А у меня не было денег на переезд, поэтому я застряла там.
Идиот, как я его называю, звонил и писал мне SMS тысячи раз каждый день без всякого повода – например, чтобы показать мне дорожный знак на улице, где он был, или фотографию своего обеда. Меня не волновал его образ жизни, поэтому я просто удаляла все эти сообщения, обычно даже не просматривая их. Я не понимала, что такое поведение – один из первых признаков принудительного контроля, я даже никогда не слышала о таком явлении как «принудительный контроль»! Я не чувствовала никакой угрозы. По закону ключевое определение преследования – жертва должна чувствовать угрозу. Я чувствовала только раздражение. Я удалила его из друзей на Фейсбуке, потому что мне не нравились его вечные язвительные комментарии, в которых он всегда так или иначе унижал меня.
После того как Майк отправился в тюрьму, нам был нужен новый сосед, и тогда к нам переехал мой друг. Разумеется, Идиот тут же начал сходить с ума от ревности и его эмоциональное насилие резко усилилось, и также распространилось на моего друга. Даже я начала замечать, что что-то не так, хотя раньше я пропускала все тревожные сигналы. Однажды я увидела, что вся почта, адресованная мне, разбросана по улице перед нашим домом. В другой раз он швырял запчасти машины в нас, когда мы сидели на пляже через улицу.
Вскоре после случая на пляже Идиот кричал мне: «Я так надеюсь, что ты убьешь себя, и я найду тебя в луже крови!»
«С чего мне это делать?» — крикнула я в ответ, захлопнула дверь в свою комнату и заперлась там, оставив его наедине с его онлайн-казино и другими сомнительными занятиями. Казалось бы, меня изначально должно было напрячь, что его «друзья» были очевидными бандитами, и он явно избегал говорить о своих бывших любовницах и бывшей жене. Он не нравился никому из тех, с кем общалась я – еще один тревожный признак.
Агрессоры пытаются изолировать вас от друзей и от всех, кто может раскрыть вам глаза. Они не хотят, чтобы вы общались с теми, кто может вам помочь. Например, у меня была волонтерская работа, но он постоянно приходил туда, надоедал людям и распространял обо мне слухи, и меня оттуда выгнали.
«От тебя слишком много проблем», — сказали они. Я была зла и чувствовала себя отвергнутой. Я злилась на организацию за то, что они не встали на мою сторону, и злилась на него за то, что он не оставляет меня в покое.
Постепенно я становилась все более изолированной и лишилась какой-либо системы поддержки. Я все больше погружалась в депрессию. Я начала все чаще с ним ссориться, и временами доходило до настоящих драк. Приезжала полиция, в течение следующего года я подавала на него множество заявлений.
Однажды ночью я проснулась, а он стоит над моей кроватью. Я потребовала объяснений, а он сказал, что беспокоился, что я что-нибудь с собой сделаю. Я выставила его из комнаты и с тех пор всегда запирала дверь. Это было незадолго до того, как я сбежала.
Вскоре после очередных побоев я решила, что лучше стать бездомной, чем жить в той квартире. С этого момента началось настоящее преследование. В основном он преследовал меня в Интернете, но я часто меняла пароли и/или удаляла аккаунты. Но было и классическое преследование, например, я жила в буддистском монастыре в Новой Англии, и он с помощью умелых манипуляций вынудил мою сестру рассказать, где я нахожусь, утверждая, что ему надо связаться со мной из-за экстренной ситуации. Потом он начал звонить в монастырь, угрожать и оскорблять их, пока они не были вынуждены попросить меня уйти.
Стресс и паранойя были просто невероятными, в конечном итоге меня положили в больницу из-за депрессии и тревожности.
Наконец, я подала на него в суд, но я проиграла процесс – судья решил, что он не опасен, пока он не угрожает мне огнестрельным оружием (нелепость какая), но Идиот стал осторожнее после суда. Я также переехала как можно дальше.
Частично из-за того, что надо мной часто издевались в детстве, я избегала контактов с другими людьми и предпочитала быть одна. У меня была крайне низкая самооценка, но я не осознавала это, так как у меня не было друзей или наставников, с которыми я могла поговорить по душам. Я очень злилась и не знала, как поддерживать здоровые отношения или хотя бы, что такое здоровые отношения.
По счастью, после того случая с преследованием, меня приняли в замечательную программу для аутичных взрослых, «Autistry Studios». Моя терапевтка, Сара, а также все сотрудницы действительно защищали и информировали меня. Я начала понимать, что достойна большего, и впервые я начала поддерживать здоровые дружеские отношения, которых мне не хватало в прошлой жизни.
Я думаю, что аутичным людям гораздо сложнее понять, что им нужна помощь, и им также трудно обратиться за помощью. Мой горький опыт и связанная с ним неприязнь ко всем людям привели к тому, что я не хотела признавать, что у меня самой есть человеческие чувства. Кроме того, мне не нравилось быть аутичной и временами я даже отрицала, что у меня есть аутизм, из-за чего я упорно заставляла себя оказываться в ситуациях, вызывающих у меня перегрузку, например, ездила на метро в час пик или ходила в переполненный торговый центр или на ярмарку, иногда ситуации были откровенно опасными – например, я ходила по ночам в «плохих» районах с ценными вещами.
Недавно я читала статью слепой женщины, в которой она описывала, как «забывала», что она слепая, и планировала свой день, как будто она видит, а потом ей приходилось заново планировать его как слепой. В отношении аутизма я до сих пор так поступаю, например, принимаю приглашения на мероприятия, которые для меня нереалистично посетить – это шумные и людные места, о которых я говорила ранее.
Сейчас я уже не настолько сильно погрязла в отрицании своего аутизма. Я могу признавать его и не попадать в ситуации, которые доведут меня до аутичного распада (это мое личное название нервного срыва), и который в моем случае может быть крайне тяжелым – я начинаю рыдать, теряю способность говорить, причиняю физический вред себе и другим людям. Кучу раз меня хватала и задерживала полиция, после чего я попадала и в тюрьму, и в психиатрическую больницу. Я не носила на себе медицинский жетон с диагнозом – сейчас уже ношу.
Подводя итоги, сейчас я гораздо счастливее, я приняла свой аутизм и поняла, что его не надо стыдиться, и что в моей жизни МОГУТ быть хорошие люди.
Авторка: Кристиан Д. Эспича
Источник: The Art of Autism
Свежие комментарии